Они оба посмотрели туда и в течение какого-то мгновения молчали, пытаясь увидеть, на что я показывал.

— Это звезда, поднимающаяся над краем Высокого Леса, — сказал наконец Кей.

Фульвий сделал быстрый отрицательный жест.

— Нет! Я стою здесь на страже не первую ночь; в этот час ни одна звезда не поднимается над гребнем Высокого Леса, и вообще ни одна звезда не бывает такой красной, даже Воитель.

Это точно костер — но его не было там, когда зажглись майские костры. Его не было там пятьдесят сердцебиений назад.

Внезапное молчание перехватило нам всем горло. Я почувствовал, как мое собственное сердце начинает биться быстрее, и знал, что и остальные двое чувствуют то же самое. А потом на голом, убегающем вниз плече Черного Быка, всего в пятнадцати или двадцати милях от крепости, почти на прямой линии между нами и шестнадцатым костром появилась внезапная вспышка света, и пока мы всматривались в нее, напрягая глаза, этот свет заколебался, и опал, и разросся, и взметнулся вверх растрепанным огненным цветком.

— Саксы, — сказал я. И я помню, что меня словно захлестнула волна облегчения оттого, что долгие месяцы ожидания закончились, и Хенгест был здесь, в то время как угроза, идущая с севера, все еще только готовилась нагрянуть. Я помню также, что последние пары фалернского вылетели у меня из головы, словно поднялся ветер и начисто выдул их прочь.

— Слава Богу, что они выбрали Майский Праздник! — сказал Кей.

Я как раз думал о том же самом. Меня все время беспокоило, что любой костер или дымовой сигнал, поданный для нас, будет непременно понятен и для саксов, слишком верно предупреждая их о том, что их продвижение было замечено и что они потеряли преимущество внезапности; и, таким образом, заставляя их держаться настороже. Но в канун Майского Дня, когда все вокруг сверкало праздничными кострами, наш сигнал ни о чем им не говорил.

— Как ты думаешь, сколько у нас времени? — спросил Кей.

— Может быть, дня четыре. Достаточно, но не более, чем достаточно, — я уже повернулся обратно к лестнице. — Идите и разыщите мне Проспера с его трубой. Я хочу, чтобы все собрались на плацу.

На этот раз выбор места сражения был за нами. Неприятель должен был наступать по старой военной дороге, потому что довериться протоптанным скотом горным тропам или двинуться наперерез через долины, покрытые дубовым подростом или торфяными болотами, значило бы самим накликать на себя несчастье. И, зная это, мы на самом деле выбрали себе место уже довольно давно. Это был участок в пяти или шести милях перед Дэвой, где дорога, идущая с гор, ныряя в болотистую долину, пересекала по броду небольшую речушку, а потом потихоньку, почти лениво, взбиралась по западному склону. Долина, которая с этой стороны, со стороны Дэвы, мягко поднималась вверх, была увенчана длинным гребнем терновых зарослей и густых, почти непроходимых дубовых рощ, тянущихся на милю или больше в том и в другом направлении; и дорога, проходя, как сквозь изгородь, сквозь этот узкий пояс, устремлялась прямо к западным воротам Города Легионов. В старые дни, когда здесь поддерживался порядок, деревья вырубали, как было заведено, на выстрел из лука по обе стороны от дороги; но теперь все снова затянулось разного рода быстрорастущими кустами: орешником, ивой, терновником, куманикой, — которые переплелись настолько, что были почти такими же труднопроходимыми, как и тянущаяся вправо и влево стена леса; и могли служить таким же надежным прикрытием.

Вот на этом-то месте мы и занялись утром Майского Дня приготовлениями ко встрече с Хенгестом и Морскими Волками.

Мы начали с того, что прорубили в полосе деревьев пару проходов, чтобы можно было быстро ввести в действие конницу, а около полудня второго дня (мы не торопились с этой работой, не желая оставлять после себя грубый беспорядок, который был бы заметен издали) верхом на черном косматом пони ростом примерно с большую собаку прискакал маленький смуглокожий человечек из горного племени, которое мы иногда использовали в качестве разведчиков, и привез нам известия о саксонском войске.

Его привели туда, где я присматривал за тщательной маскировкой одного из проездов для конницы, и он, соскакивая с пони, споткнулся и остановился, покачиваясь, с опущенной головой, положив руку на шею маленького измученного животного, которое с ходящими ходуном боками стояло с ним рядом.

— Ты скакал, не щадя своих сил, друг мой, — сказал я. — Какие новости ты привез?

Он медленно откинул голову назад, убирая с глаз спутанные волосы, и, прищурившись, посмотрел на меня снизу вверх, как смотрят на высокое дерево.

— Ты — тот, кого называют Артос Медведь?

— Я Артос Медведь.

— Так. Хорошо. Тогда вот что: Морские Волки прошли вчера ночью, на закате, и устроились лагерем вдоль опушки Леса Дху.

— Сколько? Ты можешь хоть приблизительно назвать их количество?

— Я их не видел. Они — как муравьи, что высыпают из муравейника, когда ребенок ударит по нему ногой; так сказал человек из-за Разбитого Холма. Но он нес вот это — ему это передал человек, который был до него, а он отдал это мне.

Маленький горец вытащил из-за пазухи своей драной волчьей шубы тонкий деревянный брусок, напомнивший мне очищенные от коры ивовые прутики, на которых Ханно вел свои подсчеты. Но здесь было подсчитано не поголовье табуна, а численность саксонского войска, и когда он вложил брусок мне в руку, я увидел грубо вырезанные на дереве цифры: MCDLXX. Почти пятнадцать сотен человек, может, чуть больше, может, чуть меньше, — я знал, насколько трудно прикинуть на глаз количество людей, когда ты к этому не привык. Но все же, что-то около пятнадцати сотен. Саксонское войско уже утроило свои ряды с прошлой осени. Неужели пикты, в противоположность мнению Кинмарка, уже перескочили через Стену и присоединились к Морским Волкам из Эбуракума? Или же граф Хенгест вызвал подкрепления из-за Северного моря? Что ж, в данный момент это не имело особого значения; важно было количество людей, а не то, откуда они взялись. А я мог выставить против них — с учетом обычно имеющихся в войске больных и раненых — чуть больше двух с половиной сотен моей собственной тяжелой конницы и около пяти сотен местных жителей (к этому времени более или менее обученных), собравшихся ко мне за зиму и сформировавших вспомогательные и нерегулярные отряды. Если поставить в строй погонщиков, то наберется еще около сотни; и, без сомнения, когда придет время, можно будет рассчитывать еще на толпу горожан, отважных и усердных, но мало для чего пригодных, кроме как для погони. Лошади тоже должны были внести какой-то вклад, большой вклад, в то, чтобы улучшить наше отчаянное положение, но этого было недостаточно…

Я передал разведчика своим парням с приказом накормить его самого и его вымотанного пони и устроить их на отдых в полевом лагере, пока кто-нибудь другой поскачет в Дэву с полученными новостями. Потом я послал за Бедуиром и Кеем и показал им брусок с цифрами. Кей при виде него выругался, а Бедуир, левая бровь которого больше, чем обычно, напоминала взлетевшее ухо дворового пса, испустил долгий, мелодичный свист.

— Похоже, братья мои, что, когда придет время, у нас будет горячая работенка.

— Для меня так даже слишком горячая, — отозвался я. — И поскольку я вовсе не собираюсь идти на верный проигрыш, то, думаю, нам придется кое-что сделать, чтобы хоть чуточку уравнять шансы.

— И это что-то?

— Медвежьи ямы, — сказал я.

— странно. Я всегда думал, что медвежьи ямы роют люди для медведя, а не он для них.

— Только не в случае с данным конкретным медведем.

Так что мы поручили местным жителям копать ямы; длинную цепочку канав и рвов, с проходами для конницы, на полпути между ручьем и лесистым склоном; она прорезала дорогу и тянулась в обе стороны на расстояние, чуть превышающее половину выстрела из лука. Дорога шла через ручей по широкому мощеному броду, и здесь берег был относительно твердым, но везде, кроме этого одного места, поток был всего лишь цепью мелких заводей, разливающихся между болотистыми, заросшими ивняком берегами, на которых можно было увязнуть, сделав один неверный шаг. Поэтому мы рассудили, что саксы смогут рассыпаться веером только тогда, когда уже достаточно поднимутся над дном долины, и половины выстрела из лука будет достаточно. Мы выкопали рвы примерно трех футов глубиной и трех-четырех футов шириной и в довершение всего натыкали по дну коротких кольев с заостренными и обожженными для твердости концами. А потом закрыли все, точно так же, как медвежьи ямы, набросанными крест-накрест ветками и рассыпали сверху сырые бурые ошметки прошлогоднего папоротника, до сих пор еще покрывающего склон холма в этом месте. Сложности могли возникнуть там, где канава пересекала дорогу, но поскольку почва в долине была топкой, дорога как раз в этом месте представляла собой бревенчатую гать на подложке из хвороста, и было очень легко, после того, как мы перерезали ее рвом, уложить бревна обратно на хлипкую решетку из прутьев, которая только-только выдерживала их вес, но не более того.